«Нужно на что-то облокотиться» — что дала работа над проектами «После России» и «Мы есть!» их участникам

— Вы начали 2023 год с выхода проекта «После России», а завершили проектом «Мы есть». Почему вы решили делать их? 

— Это в первую очередь для себя. Я сам ищу опоры и сам думаю, где найти источник для стабильности психики, света или того, чтобы хоть на что-то опереться. Я уже не ищу оптимистического сценария, хотя бы опору. Ты не должен упасть, тебе нужна устойчивость, потому что каждый день новостями и всем происходящим сбивает нас с ног. Нужно на что-то облокотиться. Лучше всего друг на друга и на то, что мы можем сделать вопреки разрушительной силе. Это то, что мы пытаемся сделать.

‍

— То есть этот проект в том числе и для поддержки людей, которые выступили там участниками?

— Я полагаю, что каждый мыслящий человек, особенно в такие перекошенные времена, активно занимается размышлениями, поиском и разрешением разных ситуаций. И созиданием — вопреки разрушению. Поскольку от этого зависит вся последующая жизнь, которая, надеюсь, у кого-то из нас, а может быть, у многих из нас еще будет.

‍

— Из чего вы исходили, когда составляли список участников для проекта «Мы есть!»? Есть много артистов-эмигрантов, которые не вошли в проект, но сразу приходят в голову. Например Монеточка, Борис Борисович Гребенщиков…

— Это вопросы к артистам. И Лизе, и Борису Борисовичу все было предложено, и мы разговаривали.

Если бы я составлял проекты из друзей, то это было бы пошло и даже нечестно. Это не значит, что моих друзей там нет, но мне всегда казался порочным принцип «записной книжки». Есть артисты, с которыми мы не были знакомы и познакомились только в работе. 

Я старался предложить участие в проекте поверх собственных вкусов всем, до кого получалось дотянуться. Если бы так случилось, что все согласились, мне бы просто не хватило средств или пришлось бы искать дополнительные. Но были те, кто отказался. Поэтому денег нам хватило. Но на какой-то стадии я пытался дотянуться до всех, до кого мог.

‍

— Когда вы говорили «не хватит денег», вы имели в виду на съемки? Или артисты работали за гонорар?

— Ни один артист гонорар не получал. Это дело целиком и полностью некоммерческое. Это дело идеи протянутой друг другу руки. 
‍

— Но гонорар получали технические сотрудники, которые принимали участие в проекте?

— Да. У нас работало несколько сотен человек. Я — автор и продюсер и еще кто-то от своих гонораров отказывались в пользу дела. Но все, кто вовлечены, — операторы, продюсеры съемок, режиссеры, монтажеры, цветокорректоры, техники — они обязательно должны были получать гонорар. Этот проект для них в том числе и сделан. 

‍

— То есть «Мы есть!» в том числе проект для финансовой поддержки?

— Когда мы говорим «Мы есть», мы пытаемся сформулировать, что «мы» — это не только артисты. Мы говорим, что будем стараться оставаться в своих профессиях, как бы сложно это ни оказалось. Как бы все ни сваливалось в сторону официантов, таксистов и остальных профессий. 

‍

— Не только таксистов. Известный писатель Дмитрий Глуховский говорит: «Учите Python и езжайте в Германию».

— Митя дает одни советы, а мы боремся за то, чтобы продолжать делать такого рода вещи.

‍

— Насколько вообще у артистов-эмигрантов сейчас сложная ситуация, в том числе в заработках?

— Артисты бывают разного масштаба. Это было и до войны. Не все артисты финансово живут музыкой. К сожалению, артистам меньших масштабов приходится заниматься другими делами. Я думаю, что это константа: артисты поменьше вынуждены еще куда-то смотреть.
‍

«Нужно стараться быть гибким. Особенно с позиции автора и продюсера» — о выборе мест для съемок и процессе работы

— Когда вы планировали проект «Мы есть!», вы хотели рассказать не только о людях, но и о местах?

— География — действующее лицо, но не определяющее. В каждом фрагменте рассказана история, которая объясняется географией, артистом, текстом песни, способом съемки и монтажа, цветокоррекцией и тем, какой факт, связанный с контекстом и смыслом песни, из этого следует. Факты более-менее простые, четкие и лапидарно сформулированы.

‍

— Как вы выбирали места для съемок?

— Не все страны совпадают с местами проживания артистов. Места подбирались так, чтобы помочь рассказать историю. Если [по тексту песни «Четыре Друга»] группа «Ногу Свело!» парит вместе с Кришной, Иисусом, Аллахом, то тогда [визуально] они у нас парят на нью-йоркской крыше в центре среди небоскребов. Если Лигалайз утверждает [в песне «Люди любят»], что люди любят, то это напоминает проповедь. Лига и одет как проповедник. Каждый раз рассказывается история. 
‍

— Я думал, что люди показывают, где они живут, и этим тоже доносят часть какого-то месседжа. 

— Все мы находимся в процессе, и еще не все осели. Сегодня мы живем в Париже, а в процессе переезжаем в Берлин. В частности, группу R.A.SVET нам удалось поймать в Тбилиси, Би-2 — в Праге, Tequilajazzz — в Черногории, хотя они там не живут.

Мы же все пойманы в определенные моменты. Я сейчас в поезде Дюссельдорф-Амстердам, но не живу ни там, ни там. Мы сегодня все кочевники, и мало кто из нас может сказать, что он дома. Саша Гагарин [лидер группы «Сансара»] научился считать своим домом Белград, вот он в Белграде снялся. Я хотел, чтобы история была связана не с тем местом, где живет Саша, а с новым Белградом — районом-экспериментом 70-х годов. Там мы и снимали.

‍

— То есть идея, в каком месте снимать ту или иную песню, исходила больше из текста песни?

— Из истории, которую мы хотели рассказать. Это получилось не везде. По ходу подготовки нам приходилось менять историю, рассказывать другую, менять песни. Процесс сочинительства всегда такой. В нем нужно стараться быть гибким. Особенно с позиции автора и продюсера. Он как тросточка: до какой-то степени ты можешь ее согнуть, а в какой-то момент она ломается.

‍

— В этом отношении удивительное место у Макаревича: он как будто просто скромно вышел из дома и решил спеть. Вы это место специально подбирали из-за его стиля исполнения?

— Сохраню этот маленький сюжет в секрете.

‍

— Какие еще места вы хотели показать?

— Вильнюс для меня очень важен. Это город, в котором я родился и провел часть детства. Ваня Noize MC там живет и, к счастью, полюбил этот город. Лигу мы увезли далеко от Вильнюса, потому что нам нужна была разрушенная церковь, хотя Андрей живет тоже в Вильнюсе.
‍

— Артист Наум Блик, которого снимали в Париже, там и живет?

— Да, Марсово поле — это Шагаловская перекличка. Снимали на Марсовом поле с замечательным [балалаечником] Андреем Догадовым. Наум Блик живет в Париже с самого начала своей эмиграции. Мы в рамках проекта «После России» тоже выпустили клип с ним и тоже снимали в Париже, но в совершенно другом.

‍

— Вы время работы над проектом у вас были сложности с тем, чтобы договориться о съемках в каком-либо месте?

— Договоренности о съемках — вещи технические. Где-то было сложнее, где-то было отторжение. Были сложности с церквями в Литве, которые не хотели видеть русскоязычного артиста. Но это удалось урегулировать. 

В Аргентине пришлось подкупить барабанщиков. Мы долго снимали разные места в Буэнос-Айресе, и у нас была запланирована уличная съемка. В последний момент оказалось, что именно в этот день там на барабанах играют люди. Таких вещей было много. К счастью, все удалось разрешить. Мой коллега, изумительный исполнительный продюсер Миша Вальтфогель взял на себя много ударов. Его заслуга большая в том, что все вопросы решены. Но не только его. Также и продюсеров, и технических служб на местах. Это работа разветвленная. Ее делает не один человек, а команда. За все время нашей работы не думаю, что у нас хоть раз возникла какая-нибудь ссора или непонимание внутри всей нашей большой творческой технической группы.

‍

— Были еще моменты, связанные со сложностями во время съемок? Например, в Грузии могут быть проблемы с публичными русскоязычными концертами.

— О сложностях говорить неинтересно. Мы все-таки их преодолели. Если уж речь зашла о Тбилиси, скажу о фрагменте Рамазана Ахмедова из группы R.A.SVET. Над этим эпизодом работали дорогие мне люди. В частности, его оператор-постановщик Роман Сивожелезов — оператор-постановщик всех наших довоенных проектов. Наших фильмов «Ильф и Петров», «Сохрани мою речь навсегда», «Сокровенный человек» по произведениям Платонова. Наших клипов Billy’s Band, Noize Mc, Oxxxymiron. Он снимал все выпуски стихотворных вечеров от авторов в «Театре Наций», которые мы делали 6 лет. Теперь он живет в Тбилиси и снял этот эпизод.
‍

«Где мы теперь, как мы теперь, кто мы вообще такие?» — о сочинительстве и угрозе провинциализации после переезда 

— Вы снимали два проекта: один в начале года, другой в конце. Жизнь людей изменилась за это время? 

— У всех по-разному. Кто-то решил бюрократические задачи и в какой-то степени успокоился, начал привыкать к тому, что дом теперь здесь. А кто-то, наоборот, продолжает метаться, кого-то лишают видов на жительство там, где у них они были. Конечно, я слежу за бытовой частью, но она меня меньше интересует. Меня больше всего интересует сочинительство. Где мы теперь, как мы теперь, кто мы вообще такие? Что мы теперь будем делать? Как мы сможем быть вместе? Или мы интегрируемся, ассимилируемся и растворимся? Сможем ли мы продолжать служить русскоязычной культуре? 

‍

— В этом отношении есть пример уже покойного Отара Иоселиани, одного из самых давних иммигрантов. Он уехал во Францию, был французом, но умудрился не потерять себя как художника. Как грузинского художника в том числе.

— Да это задача, которая перед нами стоит. С этой задачей справляются на том уровне, на котором хотелось бы справиться, немногие. 
‍

— То есть одна из важных задач, чтобы люди не перестали творить?

— Да, это принципиально. Вопрос даже не просто в том, чтобы творить. Вопрос в том, как писать стихи после Освенцима. Нам снова нужно ответить на него, хотя еще даже не наступило «после». Сейчас у нас вопрос, как писать стихи во время. Я больше всего надеюсь, что в тех двух больших проектах и многих маленьких, которые мы делаем за время разных войн, нам удается выдержать интонацию или тональность. Я очень боюсь потерять их. И очень боюсь провинциализации. Это та угроза, которая над нами нависла необычайно остро.

‍

— Что вы подразумеваете под провинциализацией? 

— Мы теперь своего рода провинциалы по отношению к метрополии. Теперь все наши колебания и попытки немного покрыты куполом вторичности. Это очень опасно. Кто бы что ни делал, а все обсуждали «Слово пацана». Не надо думать, что дома, где отобрали свободу, где запретили ЛГБТК+, не способны ничего делать. Это неправда. Все главное будет сделано все равно там.
‍

— То есть взоры все равно будут обращены в первую очередь к России и к тому, что там происходит?

— Конечно. Нам нужны сверхусилия, чтобы оставаться столичными вдалеке от метрополии. Центром русскоязычной культуры все равно будет дом, чтобы там ни происходило. 

‍

— Но ведь есть примеры Набокова, Бродского, Довлатова, в конце концов.

— Вы назвали троих из тысяч, тысяч, тысяч пытавшихся.

‍

— Да, всех тысяч, наверное, мы и не назовем. То есть были и те, кто был очень известен в России, потом уехал и растворился.

— Вот этому посвящен наш проект «После России». На сайте мы с моей подругой Полиной Проскуриной-Янович написали все биографии мигрантов «незамеченного поколения», все они переведены на английский язык. Нами написана целая история эпохи. Полина сейчас также написала книжку «Незамеченное поколение». Эти биографии, контекст, фрагменты воспоминаний — все это специально для проекта «После России».

‍

— Будете ли вы дальше поддерживать эту тему? Возможно, у вас есть идея следующего проекта?

— Конечно, есть, пока не стану рассказывать. Надеюсь, что нам удастся и дальше что-то делать.